Вторник и четверг были в нашей школе лучшими днями недели. Уже с утра все дети и их учителя начинали ждать занятий музыкой. В комнатах даже во время свободной работы то тут, то там слышались тайные звуки флейты. Делался вид, что никто и не собирается играть, а просто достают флейты из чехлов и прочищают их щеточкой. Кто-то постоянно выглядывал в окошко: вдруг Виноградов придет раньше обычного? А уж после обеда народ начинал толпиться около зала, не желая ждать учителя музыки в классе. Наконец, он приходил. Всегда строгий и собранный, а глаза добрые-добрые. Говорил мало, только самое главное очень серьезно и тихо. Это было привычно для детей Монтессори-школы — их учителя тоже были немногословны. Потом начинал играть на фортепиано, а ребятишки бегать и прыгать в определенном ритме. Почувствовать ритм музыки, согласовать его со своим внутренним состоянием и двигаться точно, не мешая друг другу, и не касаясь другого. Вот какого ощущения требовал от детей Виноградов. Но требовал как-то естественно, попадая в самую точку природного состояния детской души. Выходило, что, сам того не подозревая, и имея очень отдаленное представление о педагогике Монтессори, Лев Вячеславович средствами психологии и музыки делал то, о чем мечтала и М. Монтессори. Нормализовал детей. То есть, с помощью музыки, через рефлексию детских состояний он делал их послушными самим себе, дисциплинированными и абсолютно свободными. Весь строй музыкального занятия Виноградова, все его части были неизменны: музыкальные движения, психологическая игра, флейта и потом все сначала. Последовательность никогда не менялось, как в космическом пространстве. Даже музыка и игры были одни и те же. Но дети обожали этот стиль. Они не могли жить без повторений (не так ли и у Монтессори?!). Требовали играть в одинаковые музыкальные игры, бегать под одинаковые мелодии, останавливаться на одной и той же ноте, произнося всегда одно и то же слово «Тишина». (Виноградов угадал даже это любимое слово Монтессори!) Мы не всегда представляем себе простоту и в то же время необъятность понятия «космическое воспитание», введенное Марией Монтессори для определения смысла своей педагогической системы. Но Виноградов выразил этот смысл, в своей работе с детьми ритмизацией их жизни. Монтессори подчеркивала в ребенке стремление к порядку вещей. Понятия порядка и ритма, оказывается, поразительно близки. Абсолютно все в мире подчинено ритму или определенному порядку: весна сменяет зиму, после ночи наступает день, человек спит, работает, ест, гуляет и опять ложится спать. Музыка леса, города, моря, детских голосов в школьном коридоре полна волшебных ритмов. Нарушение ритма или порядка вводит диссонанс в человеческую жизнь, особенно в жизнь ребенка, разрушают космическую суть его происхождения.

Я вовсе не уверена, что Лев Вячеславович, прочитав эти строки, согласится с таким взглядом на свою, безусловно, талантливую работу. Но надо же мне, профессиональному Монтессори-педагогу, как-то объяснить фантастическое притяжение, магнетизм педагогического подхода, привлекающий внимание педагогов и родителей, выбравших своим детям именно монтессорийский путь! Для меня никогда не стояло вопроса, кого надо пригласить для занятий музыкой в экспериментальную начальную школу Монтессори. Только Виноградова! И сейчас, как бы ни называл Лев Вячеславович свой учебный курс элементарного музицирования, на какие научные авторитеты он бы ни ссылался, я знаю точно: Виноградов наш, монтессорийский, только пока об этом, кажется, не знает.