МУЗЫКА ИЛИ ИНСТРУМЕНТ?
письмо педагогам г. Пензы
«Sos!» Прошёл слушок: в пензенской губернии дети уходят из музыкальных школ. Победила «Фабрика звезд»: полгода учёбы и ты — звезда; для тебя открыты лучшие площадки России и Европы! А тут — гаммы, этюды Черни, инвенции Баха; аппликатура, «не тот диез», диктанты и задание на дом — «выучить наизусть»...
Кто виноват? Неужели опять кто-то другой, не мы? Например, виновато ли музыкальное училище в том, что дети не идут в музыкальные школы?
Попробуем рассмотреть причинно-следственные связи.
Искусство и принуждение
Мама привела ребёнка в «музыкальную школу». Не ребёнок пришел, а его привели, потому что так пожелала мама, а не ребёнок. Первые четыре года занятия строятся по суворовскому принципу: «Трудно в учении — легко в бою!», на принуждении. Учительница договаривается мамой, что методом «настойчивых уговоров» они вместе постараются вынудить ребёнка проучиться 3-4 года (пока слушается), а там и до окончания школы недалеко: «Потерпи, родной!». А если не терпит? — «Что же делать, и так бывает». Но сегодня нетерпеливых становится всё больше и больше, а в музыкальное училище поступает все меньше и меньше выпускников музыкальных школ. Виновата сама школа — не выполняет «план поставки».
- Чему вас там учили?! — сетуют учителя с высшим образованием. В институте задают тот же вопрос, но уже в адрес музыкального училища. В музыкальную школу берут детей «с улицы», уже без проверки «музыкальных данных», а в музыкальном училище приступают к «исправлению» и обучению по принципу «делай, как я», потому что «нас так учили». По-другому мы учить не желаем, потому что не умеем. Можно понять Г. Г. Нейгауза, который заявлял: «Я не люблю педагогику, но люблю музыку и учеников».
Теперь порассуждаем и отрефлексируем на всю цепочку учебного процесса и его организацию.
Гений нам не указ?
Великий российский учитель музыки, пианист Г. Г. Нейгауз всякий раз подчеркивал, что наши учителя «не обучают искусству музыки». Он говорил: «Если педагог-пианист и ученик-пианист изучают вместе не музыку, а только фортепианную игру, то им надлежит обоим учиться музыке у какого-нибудь третьего лица, а именно у преподавателя музыки» (Генрих Нейгауз «Об искусстве фортепианной игры», 1999, с.218).
Так может быть, наша школа совсем и не музыкальная, а какая-то другая?
Профессор московской консерватории Г. Коган пишет, что пианистами делаются по-разному. «Большинство шло к музыке от фортепиано, от ранних и многообещающих успехов к технике игры на этом инструменте. Таким путём шли и те, кто впоследствии развился в незаурядных музыкантов, выдающихся художников-интерпретаторов.
Путь Рихтера был иным. Рассказывают, что в юности в Одессе он меньше всего думал о карьере пианиста. Игра на рояле была для него не самоцелью, а средством музицирования. Он увлекался театром, выполнял концертмейстерские обязанности в опере, жадно поглощал всевозможную музыкальную литературу — фортепианную и вокальную, ансамблевую и оркестровую. Лишь позже, в Москве, в классе Г. Нейгауза и, очевидно, под его влиянием, он начал всерьёз задумываться о пианистической концертной деятельности. С. Рихтер шел к фортепиано от музыки. „Предмет“ его влюбленности — не фортепиано как таковое, а нечто иное, к чему он одержимо тянется душой через фортепиано, поверх него: Музыка. Игра Рихтера — прежде всего игра большого, огромного музыканта» (Г. Коган. Изб. статьи. Вып. 3. М., «Советский композитор.» 1985).
- Но что нам Рихтер! Он же гений, — скажет обыватель. — У нас другой путь.
И... как всегда, ошибётся.
Гений — творчески формирующая вершина человеческого существования, устанавливающая правила и созидающая законы. Гений указывает нам путь, по которому удобнее всего идти. Но, если Рихтер нам «не указ», то что же делать с другими гениями (И. Бахом, Л. Моцартом, Ф. Листом, Р. Шуманом, А. Рубинштейном), которые все как один утверждали, что сначала человек должен стать музыкантом и только затем ему можно предложить музыкальный инструмент?
Живой звук в доме
А в детской музыкальной школе ребёнку предлагается инструмент; он в первую очередь ходит не на музыку, а на «специальность». В таком случае нет ничего удивительного, когда шестилетняя девочка заявляет: «Фортепиано — хлеб мой». Конечно, скорее всего, это слова её мамы, но произносит их сама девочка, и в её сознании происходит что-то неестественное, несвойственное ей в таком возрасте.
Зачем девочку путать?
Это происходит оттого, что мы сами всё путаем. Например, вместо того, чтобы говорить «инструментальная детская школа», мы называем её музыкальной. Но ведь в ней учат не музыке, а игре на инструменте! А это не одно и то же. Для Генриха Густавовича Нейгауза пианист и музыкант не были одним и тем же. Потому что, говорил Г. Нейгауз, педагог-пианист и ученик-пианист изучают не музыку, а искусство игры на инструменте. А в инструментальной школе некогда заниматься музыкой, потому что специальность — главное, да и инструмент уж больно трудный. И в училище те же проблемы. И в консерватории тоже. Вот закончим, — мечтают студенты, — тогда и займемся музыкой. Не поздно ли?!
Возможно, учителя и занялись бы музыкой, — дети ждут этого момента! — если бы знали, что это такое — музыка, и как это делать.
Возможно, что взрослые музыканты прекрасно обходятся без определения музыки как предмета. Для ребёнка же очень важно выяснить именно специфику предмета, а он сможет сделать это, если непосредственно и в первую очередь займется музыкой. Умные родители это чувствуют и, приводя своё дитя в школу, скромно просят специалиста научить его игре на инструменте «для себя». Просят учить его не для специалиста, не для училища (чтобы пополнить кадры), а для себя: чтобы в дом пришла музыка, живая, не из репродукторов. Это очень трудно понять. Специалисты «понимающе» кивают головами, и начинается — см. выше про гаммы и этюды. Ну, не знают эти специалисты, что такое музыка. Их ведь этому в училище не учили. Не знают по определению! Извините.
- А что делать? — спрашивают учителя из инструментальных школ? Специалисты из училища таких вопросов не задают. У них «все в порядке». Они как-то «забывают», что учителя инструментальных школ — их бывшие ученики. Что от них поступает все меньше и меньше будущих специалистов. А ответ простой: занимайтесь музыкой, и все будет хорошо, дети валом пойдут в музыкальные школы, если таковые будут. А в училище придут настоящие музыканты, желающие и обладающие способностью заниматься на инструменте.
Что же делать?
Вопрос о методе изучения ребёнком музыки — большой теоретический вопрос. Потому что музыка сама есть единый предмет, объект для исследования. Чтобы осветить этот вопрос, нужна другая встреча и другой разговор. Музыке нужно учиться, музыке нужно учить. Нужно превратить все инструментальные школы, которые есть у нас в России, в музыкальные. А для этого нужно оставить музыкальные школы в покое и помогать им: писать методические пособия по музыке, обучать студентов и самим учиться. Ведь в нашей стране вопрос обучения детей музыке — новый, неизвестный для нас вопрос. Исполнителей мы, в общем, делать умеем, а вот музыкантов...
Дело это трудное. Трудно отказаться от привычных форм обучения; трудно учить ребёнка, если не имеешь никакого представления о нём, о его психическом развитии, без которого невозможно обучать его искусству музыки. Очень трудно переучиваться. Трудно ещё и потому, что нет у нас таких школ, чтобы «посмотреть, как это делается». Правда, есть одна школа в глубинке пензенской губернии, которая уже одиннадцать лет постепенно, преодолевая всем известные трудности, превращается в музыкальную. В ней есть методическая литература, пособия, непонятные для обычных музыкантов музыкальные инструменты и еще многое из того, что помогает ей на пути превращения из инструментальной в музыкальную школу. Там учителя «зарубили себе на носу», что любовь к ребёнку определяется мерой полезности. Они перестали «играть ребёнком», они учатся играть с ребёнком.
А так получается — доигрались: дети уходят из музыкальной школы. Где это видано?!
